БАЙКИ Костромские / Байки костромичей 2018-2019 г.г. / Шарлай Алексей

ЖИТЕЙСКАЯ ИСТОРИЯ

     Житейская история

     Эту историю я услышал на похоронах замечательного человека – Шабавова Петра Григорьевича, хлебнувшего полной мерой военного лихолетья. Рассказчик чесал в затылке, вспоминая. Может, даже, что и приврал для красного словца.

     Небольшой колхоз ничем среди подобных не выделялся. Как назывался тот колхоз, где произошли последующие события, точно не скажу. Может, «Красный Октябрь» или «Красный пахарь», или еще как. Сформирован был из трёх деревень, построенных в начале восемнадцатого века бежавшими от репрессий староверами в дикие леса за Вохмой.

     Летом 1941 года отсеялись. После прошедших дождей все росло хорошо. Жить бы да радоваться. Но, как удар молнии – ВОЙНА.

     С первых дней вселенского бедствия и два последующих года на фронт уходили мужики и подросшие ребята. От них письма приходили все реже, похоронки на них – все чаще. Оставшиеся ребятишки потихоньку подрастали. Новые не рождались. «Откуда им взяться, разве что от Святого Духа…», – думали ночами одинокие женщины.

     Первым из мужчин весной 1944 года вернулся Назар – колхозный кузнец. Когда-то лихой голубоглазый танцор, ныне лишился обеих ног до колен. Вторым, к уборочной, пришел Панкрат – колхозный почтальон, кучерявый и темноволосый. Когда-то стройный красавец, вернулся скособоченным контуженным мужиком, без шести ребер и легкого. Третьим вернувшимся был Иван – зеленоглазый колхозный счетовод. Отсутствие правой руки подчеркивал пустой рукав, заткнутый за солдатский ремень.

     И вот зимой 1944 года по округе поползли слухи: чуть не половина, способных к деторождению баб, понесла.

     На центральной усадьбе, где стояла кузница и жил Назар, стали рождаться темно-русые голубоглазые мальчики, крепкие как дубки.

     В деревне, где обитал Панкрат – стройные, кучерявые, черноволосые ребятишки.

     В третьей деревеньке, за речкой, - чуть полноватые карапузы с белесыми, словно чесанный лен, волосами и с зелеными радужками глаз всех немыслимых оттенков.

     Вот так оно, бают, было.