ИСТОРИЧЕСКИЕ КНИГИ / Хотим Михаила. Б.Н. Гусев
Хотим Михаила…!
Пьеса в двух действиях. Автор: Гусев Б.Н.
Действующие лица:
Марфа Романова – мать Михаила
Михаил Романов – новоизбранный царь
Архиепископ Рязанский Феодорит
Келарь Авраамий Палицын
Дмитрий Пожарский – предводитель 2-ого ополчения
Василий Трубецкой – атаман казаков
Монахи, бояре, казаки
Пров Иванов – костромской купец
Тимофей Лазарев – ремесленник
Даниил Мезецкий – сторонник поляков
Дворянин из города Галича
Игумен Геннадий
Афанасий Власьев – горожанин
Богдан Дубровский – новгородец
Горожане: москвичи, костромичи, ярославцы и др.
Дьяки – 1, 2, 3
Послы Заруцкого – казаки
Атаман войска Донского
Музыка, песнопения, церковные хоры
Первый Акт.
Москва. Успенский собор. Февраль 1613 года. Заседает Земский собор. Идёт приготовление к началу его работы. Три ряда кресел. Алтарь возвышается как трибуна, откуда можно говорить. Соблюдается строгая иерархия: первый ряд из кресел – заседает боярская дума, второй ряд из кресел – восседает Освященный собор – иерархи церкви – митрополиты, архиепископы, архимандриты и другие чины церкви, третий ряд из скамеечек – здесь размещается посадские купцы, ремесленники и другие доверенные лица от простого народа. Слышен бой колоколов. Входят дьяки. Они раскладывают книги, столбцы, свитки, челобитные грамоты, письменные прошения. Всё делается аккуратно, неторопливо.
1-й дьяк с тревогой и озабоченностью в голосе: «Вторую неделю только лаются друг с другом, а приговора нет. Дмитрий Пожарский измучился призывая к смирению. Алчность правит людьми, а не государев интерес. Останемся мы без царя, без божьего благословения.»
2-й дьяк: «Как в годы лихолетья. Иноземцев прогнали из Москвы, перед святым образом чудотворной иконой Казанской божьей матери ещё 25 октября присягали жить в мире и согласии. А ныне вон что происходит. Царя всея Руси избрать не можем. Ведь до чего дело дошло: Шуйские, Воротынские, Шереметьевы, Голицыны готовы с топорами друг на друга идти, рубить головы соперников как заклятых врагов. И откуда у таких знатных бояр нескрываемая рознь и ненависть, желание погубить тех, кто им не по нраву.»
3-й дьяк: «А чего они хотят?»
1-й дьяк: «Власти. Неограниченной, самодержавной. Каждый из них имеет умысел занять трон Рюриковичей, не испросив благословения церкви и согласия народа. Это они баламутят людей, не дают Собору сделать честный выбор.»
3-й дьяк: «То-то они подобрели. Мошну свою пораскрывали. Люди сказывают, вот тебе крест, врать не буду(перекрестился) в кабаках и корчмах голытьбу спаивают, приказывают кого выкрикивать и сажать на царский престол.»
1-й дьяк: «По всей Москве шум идёт. Вчера в Китай-городе кулачный бой учинили. Одна ватага за Голицына, другая за Шереметьева, а между ними третья сторона за Прозоровского. Когда келарь Троице-Сергиева Посада Авраамий Палицын их стыдить начал, они его чуть не убили. Опасно стало по Москве ходить: раньше поляков боялись, а теперь свои убийцы опаснее всех.»
2-й дьяк: «Раскололась, разбилась Москва на улицы и заставы, каждый приход своего царя выдвигает. Мытная застава за польского королевича Владислава. Посад и Китай-город за воеводу Пожарского, а казаки пророчат в цари князя Трубецкого.»
3-й дьяк: «Казаки и сами не знают кого они хотят видеть на престоле. Казаки атамана Заруцкого пробрались в Москву, ходят по кабакам бедный люд кормят и поят, заставляют крест целовать и кричать за сына маринкинова. Откуда-то целый ворох подарков привезли, одежду, обувку и всякие наряды – берите мол люди добрые, будет ещё больше и богаче, если выберем в цари Ивана Дмитриевича сынка полячки Марины.»
1-й дьяк: «Нет покоя на русской земле. Растерзана она, обескровлена, разорена. А смирения не было и нет. Гибнут люди не за Отечество, а по своей глупости, жадности и зависти. За какие грехи нас господь покарал?»
Молятся.
3-й дьяк: «Видимо, есть за что. Прогневали мы нашу заступницу пресвятую Богородицу, вот она и отступилась от нас. Если разума нет, а есть грех, то проливайте без сожаления и сострадания эту грешную кровь. Может быть, от обильно политой земли и всходы будут добрыми. Не может же страна жить во зле и растлении.»
Звонят колокола.
1-й дьяк: «Вот и заутреня кончилась. Скоро в Собор выборные придут.»
Двери боковые открываются. Входят участники Земского собора: бояре, окольничьи, священнослужители, казаки, купцы, представители разных слоёв посада рассаживаются по своим местам.
Дмитрий Пожарский: «Три дня строгого поста закончились, души и помыслы наши очистились от греха, соблазнов и лихолетья. Совет всея земли вновь просит Вас потрудиться на благо спасённого отечества.»
Слово молвит Архиепископ Рязанский и Муромский Феодорит.
Феодорит: «Православные! Послы и выборные земли русской! Совместно мы пережили такую лютую беду, которой не бывало от начала мира. Звери поедали живых людей, а люди людей. Чуть не вся Русская земля опустела. Не было спасения ни себе, ни градам нашим, ни вере православной. Но господь услышал молитву своих людей, возопивших к нему великим гласом, послал к ним своих спасителей, которые избавили Московское государство от лютых скорбей, многочисленных врагов его – польских, литовских, немецких и собственных русских воров и разбойников. Великий собор должен, наконец, ответить, как нам без государя жить, избавить страдальную землю от новых разорений и смут, как примирить всех в согласии и общих заботах о благе государства. Милосердный бог дал нам много времени, чтобы общим советом, собранием всей русской земли выбрать Государя, своего державного вождя. Наша совесть должна быть спокойной, честной, отзывчивой на глас божий и народа. Да благословит нас господь на благое начинание, пусть наставит наш разум на верное и праведное решение!»
Дмитрий Пожарский: «Господа выборные, челобитную грамоту соизволят зачитать послы Великого Новгорода.»
Посланцы Великого Новгорода выходят к алтарю. Они одеты празднично, держатся с достоинством. Крестятся на икону Казанской Божьей матери, низкий поклон всем присутствующим.
Богдан Дубровский: «Мы, послы от Великого Новгорода, а этот славный град есть исконное начало Руси и русского государства. Здесь правили легендарный Рюрик и вещий Олег. Здесь святой Александр Невский громил кровожадных врагов Отечества, защитил православную веру от католицизма и крестоносцев. Новгородская земля была и остается навечно опорой и щитом русского государства и православной веры. Мы просим уважаемый собор пригласить на царский престол шведского королевича Филиппа, которому уже присягнул Великий Новгород…»
Последние слова Богдана Дубровского заглушаются криками возмущения: «Позор! Изменники! Христопродавцы!» Многие вскакивают со своих мест, кидаются на новгородцев, завязывается потасовка.
Дмитрий Пожарский: «Остановитесь, люди добрые! Неужели будем платить своей кровью за каждую размолвку. Мы все у милосердного бога милости просим и хотим, чтобы всем людям московского государства быть в полном согласии и единении, а потому жаждем избрать в цари только государева сына нашей православной веры, а не иной, которая с нами не сговорится и не сойдётся. А шведский королевич не нашей веры, доверять ему великое дело нельзя и боязненно. Вспомните, как те же шведы грабили и разоряли русскую землю, тысячи православных сгинули от их мечей и полона. Если бы не природный дар божьего провидения и мужества Александра Невского не быть бы и новгородской земле. Шведское королевство издавна мечтает увести от нас Новгород и Псков – исконные земли русского государства. Не бывать этому никогда! Не будет на царском престоле враждебного и противного нашей вере шведского королевича!»
Игумен Геннадий: «Православные! Не все новгородцы присягали шведскому королевичу. Мы не отпали от истинной веры. Мы с вами, если нужно будет, умрём за православную веру и не примем государя чужой веры. Новгород навсегда будет русским градом великого московского государства и никогда не продаст свою христианскую душу за посулы и драгоценные дары. На этом мы стоим и стоять будем.»
Послы откланиваются и уходят. Собор приходит в спокойствие. Вновь все рассаживаются по своим местам.
Дмитрий Пожарский: «Челобитную грамоту желают огласить послы городов Смоленска и Вязьмы. Князь Даниил Мезецкий слово молвит.»
Князь Даниил Мезецкий: «Православные! Великий Собор! Не надо никаких выборов. У нас есть свой богом призванный царь – польский королевич Владислав. Разве вы забыли, как два года назад присягали ему и звали на царство. Законноизбранный царь Владислав готов принять православную веру, уйти из Смоленска и принять на себя все тревожные заботы о благе государства и устройстве народа. Пора прекратить все распри, избегать лицемерия, не искать врагов, где их нет, а со смирением и согласием единодушно возложим царю Владиславу венец самодержавной власти. Вместе со всеми подданными, сохранившими верность присяги, призовём его в стольный град на государев престол. А всех, кто хочет новой смуты и более страшного разорения и кровопролития, ожидает великая кара Божья.»
Новая вспышка гнева. Все вскакивают с мест, рвутся к алтарю с криками: «Изменник! Продался ляхам! Иуда, вот, твои 30 серебряников!» Начинается опять общая свалка сторонников и противников Владислава. Вбегают стрельцы, разделяют и растаскивают дерущихся. Вскакивает архиепископ Феодорит, высоко поднимает крест.
Феодорит: «Православные! Господа, выборные! Не опускайтесь до состояния диких зверей, здесь храм Божий, патриарши палаты, а не кабак. Здесь самосуд не допустим. Что мы злодеи или бусурманы иноземные, чтобы творить неправый суд и злодейство. Пусть избрание совершится от Бога, а не от человека. Кто из вас, господа выборные, ответит послам смоленским?»
Выходит человек, простолюдин из посадского ряда и говорит: «Я, Афанасий Власьев, на своей шкуре испытал все «прелести» власти ляхов. Эти шляхтичи издавна смотрят на русских с гордым высокомерием, считают их варварами, ниже по вере и уму. Обычаи наши для них кажутся отвратительными, а на себя смотрят как на богоизбранных, готовых господствовать над нами хуже, чем над рабами или живым скотом. Если изберём Владислава, то у нас на другой же день не будет ни веры святой, ни Смоленска, ни государства российского.
Русских людей они уморят голодом, как уморили преподобного патри-арха Гермогена. Не избежать нам страданий и адских мук, если придет во власть безбожный царь. Я перед Богом свидетельствую - не от нас русских, а от непрощенной вины Владислава может возникнуть новая злая вражда, непримиримая рознь. Не дайте погубить земли русской, господа, выборные!.»
Дмитрий Пожарский: «Слово молвить желает келарь Троице- Сергиевой Лавры Авраамий Палицын.»
Келарь Авраамий Палицын: Буду говорить о том, что наболело на душе, что выливается не в коварную месть, а в праведный гнев. Нам ведомы все злодейства шляхтичей на нашей святой земле. В каждом поселении и граде они оставили кровоточащие раны разорений, пожаров и грабежей. Бесчисленное множество русского люда погибло от зверства польских шаек, поруганы и разграблены наши церкви и храмы. Не было от них пощады ни многолетним старцам, ни сосущим молоко младенцам. Москва выглядит как пустыня, с безлюдными улицами, разбитыми глазницами окон. Бессчетное число московских жителей кончило жизнь под изуверскими пытками и лютыми муками. Опять вспомним патриарха Германна, который принял мученическую смерть от поляков, отказался целовать крест самозваному царю. Это он предупреждал тех, кто добровольно шел на службу к отвергнутому божьей церковью царю.» А если ты прельстишься, как и другие, то Бог скоро прекратит жизнь твою и род твой возьмет от земли живых, не останется никого из рода твоего».! Помните об этом наказе, да исполнится воля Божья, да будут мир и доброта в душе каждого из вас.»
После выступления Авраамия Палицына Собор возмущенно зашумел:
«Бить всех поляков, а не разговаривать с ними! Господи, накажи их злодеев. Не надо нам иноземного царя! Не будем целовать крест шляхтичу!».
Дмитрий Пожарский: «Вот он гнев с болью и горечью! Всюду, где шляхтичи владели нашими землями, оставались одни, руины, поруганы наши заповедные законы и божьи образы. Все это зрят очи наши. Из каждой тысячи в живых остался лишь каждый десятый, из сотни один - и то душой и телом покалечены. Они рубили наших пленных саблями как лопухи без жалости и содрогания, сбрасывали раненых во рвы Китай –города, а тех, кто прятался в своих жилищах, заживо сжигали. Непогребенные русские тела запрудили Москву-реку, рыба погибала из-за гниющего смрада. Захватив обманным путем Кремль, они растащили царскую казну, ободрали оклады с божьих образов. Одного жемчуга набрали столько, что ради потехи, заряжали им свои ружья и стреляли в москвичей. Добра-лись они и до царских подвалов с вином и медами, перепились от радости и в пьяном кураже растлевали девиц, хватали и насиловали красивых женщин, проигрывали, ради забавы, в карты московских детей. Лишь освобождение Кремля положило конец этому бесчинству и насилию. Первое, что мы увидели, когда 22 октября вошли в Китай-город, были чаны, наполненные человечиной. Как лютые, изголодавшиеся звери, они поедали друг друга, добивали больных и раненых, слабых и беззащитных. Представьте себе, господа выборные, что будет на нашей земле, если по своей глупости попадем в польское ярмо, если во главе государства будет Владислав, с именем которого его собратья принесли столько зла и немереной беды. Спасибо господу, не оставил нас в то злодейское лихолетье, дал силу и волю для победы, спасения Отечества и истинной веры.»
Снова раздаются крики: «Не бывать Владиславу на троне! Не отдадим русскую землю на поругание! Гоните в шею польских прихлебателей!
Постоим за русскую землю!»
Из последнего ряда буквально пробивается мастеровой. По одежде и опрятному виду это ремесленник.
«Я - Тимофей Лазарев, суконщик. Перед святым образом Казанской Богородицы свидетельствую: сговор здесь. Сам видел как князь Даниил Мезецкий спаивал москвичей, велел кричать им за Владислава. Он и сюда пришёл со своей кабацкой оравой, пропили они свою честь и совесть, а если не остановить, то и Россию пропьют. Но пусть не стараются. Не отдадим и не продадим Москву. Вот вам.»
Показывает кулак.
«Гнать их надо поганой метлой, а не разговаривать. Иуды продажные!» - прокричал он.
Послы и приспешники Владислава быстро убегают. Причём так торопливо, что теряют свои шапки, пояса и др. мелочи. Звучит смех. Радостный, весёлый. Настроение меняется. Кто-то изображает походку поляков и их панический бег.
Воспользовавшись сумятицей и временным перерывом в работе Собора, к алтарю пробиваются казаки. Они, видимо, хватили хмельного, держатся напористо, нагло. Сразу же, расталкивая столпившихся у алтаря людей, расчищают себе место в центре палат. Их предводитель начинает говорить зычным, командным голосом.
«Братья выборные! Низкий поклон вам от вольного казачества. Атаман Заруцкий послал нас огласить казацкую челобитную грамоту. Мы, вольные казаки, не признающие ни роскоши, ни богатства, в единый голос заявляем, что хотим видеть на царском престоле внука царя Ивана Грозного – Ивана Дмитриевича. Царица Марина – правительница при малолетнем сыне согласна дать полную свободу от податей и тягла, быть её верными и вольными слугами. Мы призываем люд московский целовать крест продолжателю рода Рюриковичей Ивану…»
Но закончить ему эту речь не дали. Вскочившие с разных мест выборные схватили говорившего под руки и вытолкнули за дверь. С ним так же быстро, боясь расправы разгневанного народа, бежали и остальные казаки. К алтарю подходит атаман казаков князь Василий Трубецкой.
Князь Трубецкой: «Негоже русскому человеку поганить свои уста, целуя крест сыну вора. Иван сын Марины такой же «вор», вернее «ворёнок», но за которым неуклюже прячутся всё те же спины знакомых шляхтичей. Вы разве забыли, что атаман Заруцкий разбойник и изменник совсем недавно замышлял подлое убийство Дмитрия Пожарского. Он подослал двух наёмных убийц Обрезку и Стеньку. Но бог помог сорвать злодейский замысел. Ратные и посадские ополченцы схватили злодеев и отвели беду от воеводы. А теперь Заруцкий прикинулся нашим сотоварищем, шлёт послов на Собор всей русской земли. Сам не оставил чёрного замысла, возвести на царский венец самозванца и вора, чтобы от имени несмышленого малолетки вместе с польскими и литовскими людьми безнаказанно грабить московское государство, чинить повсюду более страшное зло своим коварством. Господа выборные! Учтите, до тех пор, пока нет внутреннего согласия и понимания, будут приходить такие людишки, в пьяном и трезвом виде, и навязывать вам свою волю. Избави нас бог, от опрометчивых шагов и ошибочного выбора.»
Уходит.
Дмитрий Пожарский: «Высокий Собор! С благословенья господнего выражу общую волю – не выбирать, не выдвигать на царский венец никакого иноземца, ни самозваного, ни незаконнорожденного сынка Маринки. Уважая волю народа, выбирать будем только из русских, из своих коренных, прославленных доблестью и верной службой Отечеству княжеских и боярских родов. Примем и другое условие, чтоб не только совесть, но и руки были чистые, не запачканные невинной кровью.»
Раздаются со всем сторон голоса: «Правильно! Согласны! Выбираем только своего кровного, русского! Есть у нас такие.»
Дмитрий Пожарский: «Давайте выскажемся по палатам. Итак, кого мы хотим видеть царём Российским?»
Боярская палата: «Желаем князя Голицына.»
Архиепископ Феодорит: «Голицына нет в Москве. Он до сих пор томится в польском плену. Есть уведомление, что он тяжело болен, ему не под силу будет царский трон.»
Боярская палата: «Желаем видеть Воротынского. Пусть он будет нами править.»
Феодорит с ещё большим удивлением: «Опомнитесь, православные, князь Воротынский стар, немощен, ходить не может. Из-за слабости здоровья его нет и на Земском Соборе.».
От посада вновь выходит Тимофей Лазарев. Держится смело, уверенно. Уже не робеет.
Тимофей Лазарев. « Православные! Люди русские! Вы забыли, кому обязаны своей свободой и очищением Москвы от иноземцев. Посадские предлагают в цари российского Отечества героя- освободителя Дмитрия Пожарского! Он доблестно показал себя в сражениях, также покажет себя и в государственных делах.»
Всеобщее оживление. Замешательство. Затем общий гул во всех палатах, особенно шумно среди посада. Крики одобрения:» Героя на престол! Дмитрия Пожарского в цари! Мы все за Дмитрия- освободителя!»
Дмитрий Пожарский быстро идет к алтарю. Встал рядом с иконой Казанской Божьей матери, низкий поклон народу.
Дмитрий Пожарский. Смущенно, но искренне, с чувством уважения.
«Спасибо, господа выборные! Спасибо вам, люди добрые, за сердечное и доброе ко мне отношение.
Низко кланяется, крестное знамение на икону.
Но я не приму царский венец не по своей прихоти, а по здравому смыслу. Мой род, хотя и старинный, не царских кровей. Негоже нам нарушать старый порядок, идущий еще от древних времен Рюрика. К тому же мой болезненный недуг сокращает отведенные Богом дни жизни и, видимо, недалек тот час, когда господь Бог призовет в свою обитель. Да, будет на все воля Божья! Не оскудеет русская земля людьми достойными и годными для высокого дела.»
Дмитрий Донской садится на свое место. Все в каком-то унынии. Кажется потеряли интерес к выборам и ко всему происходящему.
Голоса возмущения: «Не на торги собрались, второй месяц до хрипоты спорим, народ потерял терпение, повсюду раздаются упреки: не можете царя выбрать, сами найдем и поставим на престол , не нужен нам больше Земский Собор.
В это время через толпу пробиваются какие-то люди. Впереди весь израненный. взлохмаченный, усталый и сердитый человек. Вид его, поведение и настойчивость, с которой он рвется к алтарю, вызывает удивление и любопытство. Пытаясь заглушить доносившийся шум, неизвестный начинает свою речь.
Неизвестный: « Я - дворянин из города Галича, выборный от Костромской земли. Пробился в Москву, чтобы огласить нашу народную челобитную грамоту городов Костромы, Галича и всех других северных городов. Многим недругам нашим не хотелось, чтобы ее содержание мы огласили на Земском Соборе. Со мной было 25 человек, а живыми добрались лишь 9 человек. Польские и литовские шайки перегородили все дороги, идущие в стольный град, нападали на нас днем и ночью. Последний бой случился в Мытищах, у подножия столицы. Мои товарищи пали , но грамоту не позволили отнять.
Воля наша единая и гласная. С Божьего благословения мы предлагаем избрать на царский престол боярина Михаила Федоровича Романова. Никакой другой род не пользуется такой почитаемой любовью народа. Никто, кроме Романовых, не проявил такой сердечной заботы о здравии его. Вспомните добродеятельную Анастасию, Никиту Романовых, которые постоянно заступались за обиженных, смягчали гнев царя Ивана Грозного. За заступничество гонимых и опальных мученическую смерть безвинно приняли трое братьев Романовых, а митрополит Филарет за осуждение опричнины был заточен в темницу и подвергнут пыткам. Наконец, последний подвиг Филарета в польском плену, где он страдает за святую веру, за русскую землю, за свой решительный отказ благословлять королевича Владислава на царство Московское. Он выпил всю горькую чашу безмерного горя и страданий за Отечество.
Не забывайте, православные, и о том, что Романовы самые ближайшие родственники царя Ивана Грозного. Митрополит Филарет приходится двоюродным братом царя Федора Иоанновича, любимого и почитаемого простым людом.
Михаил Романов благоверен, зело кроток, милостив и христолюбив. Он молод, но разумом силен, душу имеет благородную и мужественную, добрыми делами, защитой «сирых и обездоленных» украшает себя. Ко всему быть ему царем! Вспомните о послании патриарха Гермогена, который в кровавое время междоусобной войны и вражды предлагал избрать Михаила царем. Именно патриарх уже тогда высказал пророческую надежду: «Только Михаил сможет примирить всех и вся».
Воля и желание народа слились в требовании: «Хотим Михаила!». Речь незнакомца быстро поддержана участниками Земского Собора. Теперь с нарастающей силой зазвучали голоса в поддержку Михаила Романова.
«Хотим Михаила!»
К алтарю пробивается большая группа казаков. Их атаман подает челобитную Дмитрию Пожарскому.
Дмитрий Пожарский: «Чего вы хотите?»
Атаман казаков: «Я атаман войска Донского. Казаки Дона хотят поддержать и выдвинуть природного царя Михаила Романова. Хотим в цари только его и никого более.»
Вслед за ним подходят другие посланцы. Вручают челобитные грамоты от городов: Рязани, Твери, Калуги, Ярославля, Ростова Великого, Владимира и др.
Ярославец: «Его одного народ хочет. Да прославится имя твое в делах и заботах святой Руси.
Выходят посланцы Москвы: бояре, купцы, священники, жители посада.
Боярин: «Мы, московские люди, всех чинов и родов стоим едино за Михаила Романова. Устами и волею всей русской земли да исполнится Божий промысел изберем царем и великим князем всея Руси природного и праведного государя Михаила Романова!
Все участники Земского Собора в едином торжественном порыве встают. Дружно, обнявшись по-братски, скандируют: «Хотим Михаила! Нет другого выбора!» Торжественно зазвучали песнопения. Колокольный звон в честь единодушного согласия.
Архиепископ Феодорит: «Присягаем новому царю Михаилу Федоровичу Романову!» Все повторяют эти слова.
«Пусть по милости Божьей новая царская династия укрепится вовеки! Аминь!»
Феодорит обходит ряды сидящих. Все по очереди целуют крест и прикладываются к иконе Казанской Божьей матери.
Дмитрий Пожарский: «Господа выборные! Надо снарядить посольство для приглашения в Москву новонареченного царя Михаила Федоровича Романова и известить об этом всю русскую землю.»
Звучат кандидатуры:
Архиепископ Рязанский и Муромский Феодорит
Троице-Сергиевский келарь Авраамий Палицын
Боярин Федор Иванович Шереметев
Князь Владимир Иванович Бахтеров-Ростовский.
Голоса из палат: «Все поедем!»
«Будем звать Михаила на царство всенародно!»
«Жди нас, Кострома!» «Береги жизнь и здоровье богоизбранного царя всея Руси Михаила Федоровича Романова!»
Музыка. Торжественная и радостная.
Конец первого акта.
Акт второй.
Кострома. Ипатьевский монастырь. Утро раннее. Из Успенского Собора выходит инокиня Марфа-мать Михаила Романова. В окружении игумена
и других монахов останавливается, крестится на икону Федоровской Божьей матери.
Игумен: «Матушка инокиня, всем ли вы довольны? Как устроились в нашей обители? Ушел ли из вашего сердца страх за жизнь сына. Не беспокойтесь, у нас есть силы, чтобы вас защитить надежно и уберечь ваш покой.»
Марфа: «Да, стены вашего монастыря крепки и надежны, неприступной крепостью они стоят над всей Волгой, закрывают собой водный путь на Москву. Мы здесь в полной безопасности, страдания наши облегчены сытой трапезой и заботами служителей обители.»
Игумен: «Наша обитель всегда давала приют и защиту гонимым и преследуемым за нашу православную веру. Здесь укрылся от коварного Тохтамыша Московский князь Дмитрий Донской. А наши ратники Федор Сабуров и Григорий Хлопищев спасли ему жизнь еще на Куликовом поле.»
Костромичи всегда жизни не щадили в сражениях с врагами Отечества, хранили верность государям московским. И сейчас наши войны-монахи день и ночь стерегут подступы к монастырю, ни тайный ни явный враг сюда не проберется, нет среди нашей братии изменников и лихих людей.
Верой и правдой они служат своей русской земле.
Марфа: «Что за жизнь такая. Убегаем, прячемся, на люди боимся выйти, в чем мы согрешили, понять не могу? Теперь вот у Ипатьевской обители защиты ищем.
Крестится на иконы. Продолжает начатый разговор.
За что нам выпали такие муки? Чем мы бога прогневали? Супруг мой, митрополит Филарет томится в польском плену, страдания за веру православную принимает. И все из-за того, что не согласился этого нехристя Владислава на Московский престол благословлять. «Святая церковь, бросил он упрек полякам, никогда не простит содеянного ими злодейства на русской земле, той великой муки, что выпала на долю невинных людей.»
А мой сын Михаил, за какие грехи подвергся гонениям. Он сущее дите, еще от матери не отлучился, а через какие муки прошел! Поляки более 2-х месяцев держали в плену, в самом Кремле, морили голодом, травили борзыми, угрожали казнями. Каждый день прощались с жизнью, не на- деялись вынести все издевательства и мучения. Михаила неоднократно пытались разыграть в карты, по жребию лишить его жизни. Да господь Бог смилостивился, отвел от него беду. Ратники Пожарского успели вовремя, опоздай они хотя бы на час, не было бы его в живых.
Игумен: «Да, князь Пожарский и нижегородский староста Козьма Минин великий подвиг совершили, освободили Москву от иноземцев, польских злодеев и вернули людей к мирной и безопасной жизни. Теперь нам надо всем молиться за мир и согласие, за выбор праведного и мужественного царя.»
Обращается к Марфе.
«А скажите, матушка Инокиня, почему поляки невзлюбили Михаила, чем это чистое и непорочное дитя прогневало их разбойные шайки.»
Марфа: «Ходит молва, что еще при своей жизни патриарх Гермоген предлагал в цари моего Мишеньку. Но бояре Мстиславский, Прозоровский, Трубецкой заупрямились, мол молод и глуп еще. Правильно, какой разум у мальчишки в 12 лет - он еще ребенок. Правда, нашлись и такие, которые были непрочь превратить его в свою игрушку. Боярин Федор Шереметев так и писал своему дружку боярину Василию Голицыну: «Михаил молод, неопытен. Будем при нем править и жить как хотим.
С этого времени по наущению завистников поляки и преследуют Михаила, боятся, что он займет царский трон. Да разве я допущу до этого, не отдам свою кровинушку на лютую смерть, на напрасную погибель.»
Игумен: «Я слышал, что в вашем родовом имении Домнино жизнь Ми- хаила подверглась новой опасности, злодеи едва не схватили его.»
Марфа: «Спасибо господу Богу, он и на этот раз отвел от нас неминуемую беду. Наш дворовый крестьянин Иван Осипов Сусанин успел нас предупредить, что польско-литовские разбойники ищут Михаила, хотят предать его мученической смерти. Сначала Сусанин хотел нас спрятать у себя в доме, даже расчистил для этого угольную яму, да побоялся, что кто-нибудь из крестьян под пытками укажет на место укрытия. Он назначил своего зятя Собенина сопровождать нас до Костромы, а сам отправился на встречу лиходеям, чтобы увести их от торной дороги на Кострому.»
Игумен: «Да, тревожную весть вы принесли, матушка инокиня. А вдруг ваш крестьянин Иван Сусанин не выберется в лес или на болото? Ведь снега кругом, из града нашего выбраться трудно, снег лежит по самые окна.»
Марфа: «Село наше не град превеликий. Круглый год крестьяне кормятся господским лесом: летом собирают грибы и ягоды, а зимой охотятся на дичь и разного зверя. Так что троп в лесу больше, чем улиц в вашем граде. Охотники и промысловики при желании могут по этим тропам и до Москвы дойти, не то, что до Костромы. Кстати по одной из них мы пробирались в Кострому, не встретив на своем пути никого из лихих людишек или охотников. Так что из наших мест можно увести поляков в любую сторону, закружить, заплутать, а самому затемно сбежать. Наш лес дикий, с завалами, не скоро выберешься, а морозы трескучие не щадят никого. Иван Сусанин мастер на всякие розыгрыши, сумеет убедить супостатов, что заблудился без всякого умысла, в здешних лесах давно не был, память подвела.
Крестится на икону: «Спаси его, Господи, не дай роковой беде случиться». Во дворе начинается шум. Слышны голоса: «Пропустите нас к государыне, мы хотим до нее радость донести»
Монахи встревожены, собираются дать отпор: у многих в руках топоры, пищали, пики. Они готовы сражаться. Но игумен успокаивает встревоженных людей.
Игумен: «Матушка инокиня, успокойся, никакой угрозы нет, Это горожане пришли, чтобы лицезреть вас и вашего сына Михаила. Они говорят, что есть какие-то добрые вести из Москвы.»
Входит толпа горожан. Мужчины и женщины, многие из них одеты празднично. Увидев инокиню Марфу опускаются на колени. От толпы отделяется человек, крепкого сложения, с ухоженной окладистой бородой, видимо купец, пользующийся уважением. Обращается к Марфе.
Бородач: «Матушка государыня, позволь мне слово молвить, сообщить самую отрадную весть.»
Марфа удивленно: «Что случилось и кем ты будешь?»
Бородач: «Я Пров Иванов, купец полотняного ряда. Наши бабы полотно ткут, а я его продаю. Живу извозом то в Москву, то в другие города. Покупателей здесь мало, да и живут все бедно. Вчера вернулись из Москвы, сторговались удачно, весь товар сбыли. Но не с этой радостью мы пришли к тебе. Узнали мы, что в Москве Земский Собор избрал твоего сына царем всего русского государства. Обрадовались мы и поехали в Кострому, не закончив всех торговых дел. А здесь узнали, что вы укрываетесь в монастырской обители. Радость-то нам превеликая –свой Костромской царь будет на российском престоле.
Низко ей кланяется. Толпа снова опускается на колени.
Пров Иванов: «Матушка государыня, прости нас за дерзость, позволь нам нашего батюшку царя лицезреть, получить его царское благословление на все наши заботы и хлопоты.»
Голоса из толпы: «Матушка государыня, будь нашей заступницей, пожалей нас сирот бедных, восстанови справедливость, рассуди наши обиды.»
Марфа: «Встаньте с колен, добрые люди.! Никакого царя в обители нет. Ни в какие цари мое единственное дитятко не пойдет. Не отдам его на поругание. Мой Мишенька беззащитен, его любой лиходей обидеть сможет. Он зело молод, неопытен, чтобы управлять государственными делами. Не гневайте Бога, здесь Божий храм, а не трактир для шумных разговоров».
Марфа поворачивается, чтобы уйти, но неожиданно останавливается, увидев спешащего к ней Михаила.
Михаил невысокого роста, коренастый, плотный, в меру худощав. У него опрятный вид, длинные, хорошо уложенные черные волосы. Заметна курчавая, едва прорезавшаяся борода.
Михаил: «Маменька, что случилось? Почему так много народу, зачем они сюда пришли?»
Увидев Михаила толпа пришла в волнение. Раздаются крики восторга.
Из толпы: «Государь наш, будь здоров и крепок, употреби свою власть
во имя справедливости, не дай нас в обиду!. Государь, защити нас от бед и неправды!. Помни, государь, мы первыми присягаем тебе как верные слуги и воины! Престольный град Москва ждет тебя. Мы плачем от радости, что царский венец достался достойнейшему из всех Богом предназначенных»
Марфа прерывает говорящих.
Марфа: «Опомнитесь, православные, какого царя вы здесь нашли? Это мое кровное дитятко, ему всего 16 годков, он еще и жить-то не начинал, а настрадался, намучился во много раз больше, чем мы старые. Нет у него той мудрости и силы, которая нужна сегодня нашему разоренному Отечеству.
Успокойтесь и идите с миром, мне с сыном надо на обедню спешить.
Уходя продолжает говорить: «Москве престольной нужен воин, чтобы утвердить порядок, властью самодержавной примирить внутренние раздоры, покарать державной рукой многочисленных врагов государства. А мой сын зело юн, мягок и чист душою, он не способен оградить вас от бесконечных бед и смут. Прощайте, православные, не серчайте на нас гонимых.»
Толпа понуро расходится. Марфа и Михаил останавливаются у входа в храм.
Марфа: «Сынок, ты мой драгоценнейший.! Видно Бог снова прогневался на нас. Отчего же такая перемена в сердцах людей? Корыстолюбие губит их, уничтожена государева власть, сами хотят править ею. Отвернулся от нас Бог, лихолетье и смута губят наше государство. Разве под силу моему сыночку воскресить и поднять из пепла русскую землю.
Михаил: «Матушка, почему они меня государем называют? Почему царский венец предлагают? Что в белокаменной вновь рознь началась, льется невинная кровь?»
Марфа: «Купцы из Москвы привезли тревожную весть. Хотят тебя навсегда от меня отнять, осиротить под старые годы. Они сообщили, что Земский Собор тебя государем, самодержцем российским избрал. Да разве хватит твоих сил, чтобы занять престол Ивана Грозного, освободить страну от иноземцев и примирить всех в заботах о благе каждого, наказать виновных за кровопролитие и злодейство. Куда ни глянешь, везде разорение и беды: люди в лесах укрываются. бедные, больные, сироты милостыню просят, отчаяние и малодушие терзают души измученных и уставших людей.
Михаил плачет. Обнимает мать.
Михаил: «Матушка милая! Что же нам делать? Я не хочу царского венца, мне страшно даже увидеть это во сне.
Марфа: « Не плачь, мой дорогой, не дам я тебя в обиду. Пусть только попробуют тебя отобрать у меня, я тигрицей встану на их пути, сама погибну, кровью землю окроплю, а тебя на растерзание не отдам»
Входит игумен. Он обеспокоено смотрит на Марфу и Михаила.
Игумен: «Матушка государыня, прости за новую беспокойную весть
Московские послы приехали в Кострому за избранным государем. Во главе посольства Земского Собора архиепископ Рязанский Феодорит. С ним приехали троицко–сергиевский келарь Авраамий Палицын, бояре Шереметев и князь Бахтеяров-Ростовский, а с ними много служилых людей разных чинов, дворяне из городов страны. К ним присоединились и вызвались добровольно сопровождать казаки, стрельцы, ремесленники, люди посада, они все уже у ворот монастыря.
Марфа тревожно и испуганно: «Добрый наш отец–спаситель, спрячь нас от глаз московских. Нет для сердца моего покоя, беду оно чует.»
Игумен: «Есть у нас одно потайное место. Даже монахи о нём не знают. Когда-то здесь защитники Костромы укрывались от разбойных орд татарских ханов. Место, правда, тёмное, сырое, но безопасное. Не найдут, если сами не отзовётесь.»
Марфа обнимает Михаила. Они уходят вместе с игуменом. Появляется несколько монахов. Они тихо переговариваются между собой.
1-ый монах: «Государыня с малым царём сильно прогневались за самоуправство. Как это московские люди без нашего согласия решают нашу судьбу, без божьего согласия решают кому быть царём, а кому голову топором рубить.»
2-ой монах: «Без царя, конечно, Россия распадётся, растащат её князья и бояре по своим уделам. Молодой царь вряд ли сможет на них управу найти. Душа моя содрогается, предвижу новые бедствия, нет порядка на Руси, одни бедствия и злодейства.»
3-ий монах: «Всегда у нас кто-то виноват. Никто ни за что не отвечает. Клянемся нередко в любви и верности Отечеству, а как до дела доходит, прячемся, боимся на себя взять что-то грузное, нет у нас духа воинского и усердия гражданского. Вот, Михаила всенародно избрали царём, а он в слёзы, в страх совратился. А мать его, инокиня Марфа, вместо благословления силу гнева обрушила на выборных. Надо спасать Россию, раз волею народа призван на службу и служи до гроба.»
1-ый монах: «Все пеняют на молодой возраст царя. Но в 16 лет это уже не дитя, а самостоятельный человек. Помните, в Судебнике Ивана Грозного с 15 лет разрешалось жениться, вступать во владение имением, начинать военную службу. А юношу не просто призвали, а поставили не высшую ступень величия. Раз его избрали, значит лучшего и достойнейшего другого не нашли. И уходить от своих царских обязанностей непрощаемый грех.»
3-ий монах: «Пойдёмте, братья, лучше помолимся за царское здоровье и успокоение государства, за пресветлое имя царя – самодержца Михаила Романова.»
Но внезапный шум толпы останавливает их. Появляется крестный ход с хоругвями, иконами и главной святыней Костромы – чудотворной иконой Фёдоровской Божьей матери. Звучат песнопения. Зазвонили колокола, монахи молча склоняют головы. Молятся. Входит московское посольство во главе с Феодоритом. Он обращается к монахам.
Феодорит: «Скажите, братья, здесь ли нашёл защиту и укрытие наш новоизбранный Государь всея Руси, Михаил Фёдорович Романов. Мы три дня ведём его розыск, измучились вконец, но нет повода для обид и разочарований. Есть радостная надежда, что тайна пребывания Государя в монастыре святого Ипатия сегодня окончательно откроется. Спасибо костромским воеводам, посадским жильцам, что сопроводили нас сюда, облегчили исполнение полученного дела.»
Монахи в растерянности. Не знают, что и говорить. Но тут вмешивается Пров Иванов.
Пров Иванов: «Не сумлевайтесь, святые отцы. Здесь они с государыней проживают. Мы их сегодня утром лицезрели, воистину они в полном здравии и в безопасности. Да будет над нашим государём милость от Бога и благословление от чудотворной Федоровской Богоматери.»
Феодорит: «Зовите братия, государя и государыню для вручения им Грамоты и приговора Земского Собора и знаков царского достоинства.»
Монахи уходят. Послы в ожидании, растёт напряжение. На лицах усталость. Но раздражения нет. Все в радостном настроении.
Горожанин: «А вдруг они не отзовутся. Мать откажется благословлять сына на великое дело, на самый высокий чин и пост царства Российского?»
Женщина с ребенком: «Не могут они отказаться. Мы из самых глухих мест пришли, всем народом снаряжались и наказы переданы были чуть ли не от каждого дома. Уж больно горька наша жизнь, изнемогает от тяжести поборов и барщины. Помещик ныне установил 6 дней отработки на него. А самим как кормиться. Может быть, молодой государь облегчение даст.»
Голос со стороны: «Ему бы самому выжить. Страна погибает, развал кругом, разбой и воровство. Хоть здесь порядок навести.»
Прибегает взволнованный монах. Едва переводит дух.
Монах: «Владыка, позволь слово молвить.»
Феодорит: «Говори, не держи в себе. Какую весть принёс?»
Монах: «Государь и государыня отказываются выйти, говорят им не за чем принимать то, с чем послы из Москвы приехали.»
Феодорит более строго и требовательно: «Передайте государю и государыне, что мы будем ожидать их до тех пор, пока они не предстанут пред святыми образами и любящим народом.»
В толпе роптание: « Государь и государыня в обиде на нас, вот и не хочет выходить.»
Пров Иванов: « Молитесь, православные! Глас наш должен быть услышан». Начинается песнопение. Приносят икону Федоровской Божьей Матери.
Напряжение нарастает. Внезапно устанавливается тишина, песнопение так же неожиданно резко обрывается.
К народу выходят Марфа и Михаил. Марфа раздражена, недовольна. Михаил пугливо озирается, жмется к ней. Увидев идущих толпа падает на колени, Усердно молится. Раздаются крики восторженных приветствий. Толпа ликует: «Здравствуй наш царь, ясное солнышко! Михаил, прими царский венец! Заступись за нас сирых и обездоленных! Царь –государь, надежда наша, не дай в обиду русскую землю!»
Марфа и Михаил кланяются народу, крестятся, обращаясь к святому образу.
Марфа: «Встаньте, православные! Мы все перед Богом равны.»
Феодорит торжественно: « Государь и государыня! Дозвольте мне огласить приговор Земского Собрания всея Руси об избрании Михаила Федоровича Романова царем великой русской державы! Мы молимся Богу, чтобы при новом всемогущем царе вера православная засияла на всю вселенную, чтобы его пресветлое имя было принято народом с любовью
и смирением.»
Подходит келарь Авраамий Палицын: « Сему быть по усмотрению всесильного Бога, Вам, государь и государыня, следует смиренно повиноваться единому гласу и хотению народа. Вспомните, что говорил Христос своим ученикам: « Я пришел для того, чтоб имели жизнь и имели с избытком, то есть не просто жизнь- существование, а прекрасную жизнь, наполненную глубоким духовным смыслом». Мы не ждем от Михаила чуда, но ожидание порождает надежду на быстрое выздоровление нашей многострадальной России».
Марфа: «Я раба Божья, верой и правдой служу милостивому Богу, но не хочу брать тяжкий грех на свою измученную душу. Не отдам сына на растерзание, много таких, кои зовут его на престол ради своих корыстных замыслов. Московские люди измалодушествовались, а государство от польских, литовских, да и от своих русских изменников разорено до конца. Служилые люди, около трона, за мелкую мзду изменили Годунову, зверски убили его сына, добровольно пошли на службу тушинскому вору. Они же, прельстившись польскими посулами, насильно подстригли царя Василия Шуйского. Царская казна опустошена, войско разрушено, нечем ратных людей жаловать. Как будем стоять против недругов. Кругом измена, подлоги и корысть. Как сохранить жизнь моему единственному сыну, никто не дает ответа и совета.»
Она подходит к Михаилу. Нежно его обнимает и говорит:
«Мне нельзя благословлять сына на царство. Отец его Филарет в плену. Проведает польский король Сигизмунд, что сын его на царство поставлен, велит над отцом какое-нибудь зло сделать!»
Феодорит: «Гнев твой, государыня, понятен, любовь и защита материнская удвоят силы молодого царя. Да, он юн, чист душой, беззащитен как агнец. Но выбор сделан народом и он не хочет другого, так как, только такого Государя с просветлённой душой, без греха в совести и поведении, примет народ, будет вместе с ним делить страдания и радости. Отвечу и на ваши другие упрёки. Борис Годунов сел на престол по своему хотению, убив законного
царевича Дмитрия, расстрига и вор самозванец Гришка Отрепьев принял смерть по своим преступным деяниям. Василия Шуйского выбирали немногие люди. А твоего Михаила выбираем не по желанию, а по единомышлению, всей русской землею, по соизволению Божию. Если сейчас перед чудотворной иконой Божьей Матери, он откажется от венца царского, то Бог взыщет с него за окончательное разорение государства. Святая церковь не примет вас под свое божественное покровительство и заботливую опеку, тогда самый тяжкий и страшный грех падёт на ваши непокорные и отлученные от Бога головы. Одумайтесь, я говорю вам своё последнее слово!»
После этих слов Марфа и Михаил падают на колени: Марфа и Михаил одновременно искренне, со слезами и рыданиями:
«Мы согласны исполнить сполна Божью волю!»
Михаил и Марфа прикладываются к чудотворной иконе, целуют её. Всеобщее ликование. Люди обнимаются, целуются, кричат: «Ура!», бросают вверх шапки. Марфа и Михаил поднимаются с колен. К ним подходят послы
Земского Собора: Феодорит, Палицын, Шереметьев и др.
Феодорит: «Вручаю тебе, Государь всея Руси, царский посох. Употреби его по назначению: сокрушай врагов православной веры, не презирай народного слезного рыдания, своей самодержавной властью облегчи его страдания. Будь справедлив, праведным судьей и карающим мстителем за причиненное зло и насилие. Христос заповедовал нам: «научетеся от мене, яко кроток есть и смирён сердцем, а не срубами, не огнем и мечом грозил; не велено слушать и ангела, если не то возвещает! Пора ехать, государь, на свой царский престол в Москву и своими заботами избавить всех от имеющихся бед и скорбей. Да, будет благословлен твой царский путь!»
Михаил получает посох. Он выдвигается вперед, произносит сердечно и вдохновенно слова благодарности:
«По воле Божьей и твоему призыву, русская земля,(низкий поклон) я принял венец на царство. Перед чистым и светлым образом чудотворной иконы, нашей покровительнице я даю обет – ум и силы свои положить на пользу российского государства и благо дорогого мне русского народа. Милые сердцу моему, костромичи, из славного града Костромы, я ухожу на царство. Пока господь сохраняет мне жизнь, пока буду крепко держать царский скипетр, я буду молиться за ваше здравие и процветание. Кострома стала моим родным домом и в заботах о славе и богатстве Отечества, я буду всегда рассчитывать на вашу любовь и преданность.»
Марфа: «Благословляю тебя, мой любимый сын, на славные труды и дела! Судьбы небесные тебя сохранили и они назначили на царство российское. Воля Божья да будет с тобой! Властвуй по сердцу своему и божьему промыслу!»
В благолюбимой и благодарной Костроме начинается царская династия Романовых. Царствуй род Романовых счастливо для целости государства, благополучия народов России, для устрашения врагов внешних и внутренних.
Потомки не забудут великих деяний Романовых и их бессрочной службы во имя блага Отечества и величия народа!
Звучит гимн России.